Она позвонила на горячую линию «Аиста на крыше». Представилась коротко: «Лена с Донецка». Рассказала, что их семья пережила бомбежки в Донецке, её ребенок до сих пор не может выйти из круга тревоги, страдает накатывающими приступами страха и паническими атаками.
В конце разговора добавила:
– Мы всегда жили без политики, занимались семьёй, растили детей, строили планы. И теперь я хочу одного – вернуться к прежней нормальной жизни. Иногда, если меня об этом спрашивают, отвечаю, что я не за тех и не за других. Люди возмущаются: «Так нельзя!» Но я отвечаю: нельзя так, как сейчас…
Было ясно – она опасается, что российские журналисты не поймут, как это быть «ни за кого»?! Но мы поняли. И теперь рассказываем историю Лены с Донецка. Надо полагать, эта история – далеко не самая страшная из тех, что могут поведать жители ДНР. Но она очень честная…
Блицкриг по-украински
Возможно, в мае 2014-го кто-то в Донецке уже чувствовал, ждал, что не сегодня завтра начнётся война, но в семье Лены об этом не говорили. В детском саду, куда ходил Ваня, 24-го числа предстоял выпускной бал, и мальчик по вечерам грустил, что придётся расстаться с «дружной детсадовской семейкой»… Маленькая Виталинка, которую за лукавство и умение в два с половиной года «командовать» взрослыми близкие ласково называли Жучкой, мечтала о новой коляске для куклы… Папа Олег и мама Лена прикидывали, какой дом можно будет купить, продав однокомнатную квартиру, в которой было хоть и тесновато, но зато несказанно хорошо…
В общем, всё было как всегда. До того телефонного звонка, что раздался 23 мая. Подумав, что это кум Денис, уже несколько дней не отвечавший на вопрос, где находится, звонит, чтобы сообщить: «У меня всё о‘кей», – Лена спокойно взяла трубку. И в этот момент в её жизнь вошла война…
Дениса, погибшего в первые же часы военных действий, хоронили 26-го, как раз в то время, когда шёл бой за аэропорт. Рано утром, сидя в автобусе, двигавшемся в сторону кладбища, Лена всё ещё не могла поверить, что это происходит на самом деле. В небе что-то надрывно гудело, но не успевшие перестроиться на военный лад люди не догадывались, что это – штурмовики и вертолёты, которые к 11 часам нанесут авиаудар…
То, что подобное возможно, ещё просто не укладывалось в голове – такого просто не могло быть! Жители Донецка вели себя как обычно, на магазинных полках лежали те же, что и всегда, продукты, и даже детсадовский выпускной прошёл точь-в-точь по сценарию. Единственное, что не вязалось с укладом привычной жизни, –перестрелки, которые уже третий день не прекращались возле здания СБУ – Службы безопасности Украины, неподалёку от которого находился их дом. К тому же поползли слухи, что город переведут на военное положение и выезд из него будет запрещён.
В то, что война затянется, конечно, не верилось, но Ваня день ото дня всё чаще плакал, особенно когда начинали жалобно позванивать оконные стёкла. Виталинка, совсем не понимающая, что происходит, успокаивала брата:
– Не бойся, это просто гром гремит!
Но возникшая в Ленином мозгу мысль: надо увозить детей! – с каждым часом крепла и заставляла перебирать в памяти знакомых, у которых можно ненадолго укрыться.
В ожидании скорых перемен
Родственники в Запорожье, согласившиеся принять Лену с детьми, претензий по поводу тесноты и беспокойства, возникших в их маленькой двухкомнатной квартирке, не высказывали. Понимали – дети есть дети, заставить их молча сидеть по углам просто невозможно, значит, надо потерпеть – война скоро закончится, и гости вернутся домой.
В тревоге и надежде, что вот-вот жизнь вернётся на круги своя, Лена ночи напролёт отслеживала сообщения на новостных лентах. В Донецке оставались подруга, тётя, несколько очень близких знакомых и главное – муж, который каждое утро говорил по телефону: «Не волнуйся. Всё в порядке». Она сердцем чуяла: обманывает, успокаивает. Но как же хотелось верить в то, что уж сегодня-то кошмару придёт конец!..
В один из дней, привычно набрав номер Олега, Лена услышала звон сыпавшихся стёкол, пронзительный вой летящего снаряда, раздирающий барабанные перепонки грохот взрыва. Что говорил муж, разобрать в таком аду было просто невозможно. Он её тоже практически не слышал, поэтому, прокричав: «Приезжай!» – Лена нажала на отбой.
Даже понимая, что страшно пугает Ваню с Виталиной, она не смогла побороть рыданий. Осознание собственного бессилия, невозможности помочь близкому человеку, который мог погибнуть в любую секунду, прорвало плотину долго сдерживаемых слёз. Ещё страшнее было оттого, что их дом находился на территории больницы, и значит, рвущиеся рядом с ним снаряды летели в беспомощных больных людей и врачей, многих из которых она, работая до войны в приёмном покое, знала в лицо…
Муж приехал. Сняли квартиру. Но жизнь не налаживалась – в городе не было работы. Оставалось лишь ехать на шабашку в Краснодар, куда Олега звал старый знакомый. Тормозило одно – ещё когда только решили пожениться, договорились всегда быть вместе, потому что когда врозь – это уже не семья.
Много говорили, думали. И однажды, в середине октября, Лена решила:
– Поезжай. Нам не на кого рассчитывать и больше нечего терять. Сегодня главное – выжить…
Где-то есть город…
Когда зимой 2015-го объявили перемирие, Лена решила вернуться из Запорожья в Донецк. По дороге домой думала: самое страшное позади. И снова ошиблась…
В первую же ночь начался чудовищный обстрел, каких не бывало с августа.
Окна ходили ходуном, дом вибрировал, от взрывов закладывало уши.
Уложив детей в кровать одетыми, она начала на всякий случай собирать «дежурную» сумку. Складывала документы, детское бельишко, мелочи, без которых невозможно обойтись.
Дети не плакали, но и не засыпали. В какой-то момент Ваня приподнял голову с подушки:
– Мама, хочу в туалет.
Толком не зная, как следует вести себя при обстрелах, Лена сказала:
– Ползи…
И видя, как сын неумело, но очень старательно передвигается по полу на животе, поняла: оставаться тут нельзя. Завтра же поедем к свекрови в Макеевку.
Макеевку, находящуюся вблизи российской границы, не обстреливали. Взрывы были слышны, но, начиная привыкать к войне, люди почти не обращали на них внимания. О войне, конечно, говорили все и везде, однако захватившего Донецк ощущения неминуемой беды тут не чувствовалось.
Дети, понемногу успокаиваясь, начали проситься домой – им очень не хватало любимых игрушек.
Приехав к свекрови фактически без вещей и уже уверившись, что конца-краю этому кошмару не предвидится, Лена решила на свой страх и риск съездить в Донецк, забрать самое необходимое.
Приехала. Увидела серый, словно замерший, город. Людей, разговаривающих почему-то исключительно шёпотом. Пустой больничный двор, где еще совсем недавно бегали медсестрички, курили врачи, прогуливались с посетителями больные.
Зашла в квартиру. Осмотрелась – те же обои, та же мебель, те же чашки с тарелками в сушилке. Но это уже не было домом, куда хотелось бы вернуться. В голове мелькнула мысль: лучше б уж эту квартиру разбомбили, чтоб от неё ничего не осталось, – оборвалась бы последняя ниточка, привязывающая её к городу, где когда-то была счастлива.
Поняв, что не возвратится сюда никогда, 12 марта Лена с детьми поехала к мужу в Краснодар.
Жизнь в реальном мире
Всё начинали с нуля. Оформляли документы. Обустраивались в съёмной квартире. Искали работу. Обзаводились знакомыми. Дни летели, постепенно заменяя болезненные воспоминания мыслями о насущных хлопотах. Теленовости старались при детях не смотреть, и Ваня с Виталиной с каждой неделей всё реже говорили о Донецке. Сын подружился с соседскими мальчишками, гонялся с ними по двору, играя в войнушку, в сентябре пошёл в школу.
Жизнь, казалось, налаживалась, поставленные цели выглядели вполне достижимыми, настроение заметно улучшалось. И так – до той страшной грозы, что разразилась над Краснодаром 1 декабря 2015-го.
Лена проснулась ночью не от громовых раскатов и не от прорезающих небо молний. Её разбудили тихие всхлипывания. Поджав колени к подбородку и укрывшись с головой одеялом, сын тихонько плакал.
Увидев подскочивших к нему маму с папой, запричитал в голос:
– Сейчас прилетит и разорвёт и вас, и меня!
Крепко обняв ребёнка, родители принялись уговаривать:
– Мы далеко. Здесь нечего бояться.
Мальчик, почувствовав родительское тепло, перестал плакать. И в этот момент после особенно сильного громового раската сработала сигнализация на всех припаркованных во дворе машинах. Побелев как полотно, мальчик закричал во весь голос:
– Вы меня обманываете! Здесь опасно! Нас сейчас убьют!
Ваню удалось успокоить лишь под утро…
Придя с сыном на приём к принимавшему в поликлинике психологу, Лена надеялась на помощь, но случилось наоборот. Наклонившись к мальчику, «специалист» зловеще прошипела:
– Ты должен понять, что твой дом разбомбили, возвращаться вам некуда!
С этого момента панические атаки участились, усилились и достигли апогея в новогодние каникулы, когда весь город наполнился звуком разрывающихся петард…
Пойти к хорошему платному психологу было не на что – семья не могла себе позволить платить по 500 рублей за каждый визит.
Выручили тётя Рита и тётя Римма, работающие на телефоне доверия.
О чём они говорили с Ваней, Лена точно не знает – объяснив сыну, что этим тётенькам можно рассказывать даже больше, чем маме, она выходила из комнаты, как только начиналась беседа. После каждого такого сеанса на Ванином столе появлялись рисунки – сначала танки, взрывы, снаряды. Потом – постепенно –нормальные для мальчишки «мирные» картинки…
Сегодня у Вани с нервами вроде всё в порядке.
Виталинке в сентябре исполнится семь лет.
Олег по-прежнему шабашит.
Лена работает, жалеет, что не успела закончить в Донецке медицинский колледж. О войне старается не говорить. И когда её, этническую украинку, спрашивают: «Как же случилось, что парни из Киева, Львова или Харькова пошли убивать детей таких же, как они сами, украинцев?» – отвечает:
– Я долго пыталась думать на эту тему и в конце концов поняла: мне этого не понять. Да я и не хочу этого понимать. Очень уж становится страшно...
Фотографии из личного архива Лены.
