В этой статье я постараюсь осветить проблематику связи религиозности и рождаемости.
Теория демографического перехода (как первого, так и второго) связывает снижение рождаемости в Европе в ХХ веке с процессами секуляризации. Несмотря на желание представить динамику рождаемости в России как отражение тех же процессов перехода, только с определенным временным лагом, важно не забыть, что исходные точки и модели этого перехода в Восточной и Западной Европе были разные.
Говоря об исходных точках, я имею в виду различия в паттернах семьи, наблюдаемые до перехода к обществу модерна. Во-первых, речь идет о разных типах брачности и рождаемости на Западе и на Востоке, которые известны по работам исторических демографов: Дж. Гуди, П. Ласлетта, Дж. Хайнала и др. Во-вторых, различия обнаруживаются в моделях укорененности домохозяйств в более широких социальных связях — домашних сообществах, составных семьях, приходах и сетях крестных родителей и т. п. Описания таких сообществ можно найти у историков семьи (например, Э. Тодд, Г. Альфани, Б. Миронов) и исторических антропологов (М. Сегален). Если резюмировать, то семья в России и ряде восточноевропейских стран отличалась не только ранним возрастом вступления в брак и большим количеством детей, о которых так любят вспоминать, но и связанностью разных семей в сообщества, формируемые по нескольким основаниям и играющим важную роль в жизни самих семей. Различия между Востоком и Западом в паттернах семьи во многом определялись различиями религиозными.
Говоря о различиях в самих моделях перехода, важно понимать разницу между естественной секуляризацией, характерной для стран Западной Европы, и форсированной секуляризацией, характерной для большинства стран Восточной Европы и особенно России. Страны советского блока непросто переживали деинституционализацию или приватизацию религии. Происходило системное и насильственное уничтожение храмов и священнослужителей. Советская политика в области семьи и образования была антицерковной и, как писал известный британский философ Бертран Рассел, близкой к «совершенной», поскольку была лишена моральных предрассудков и традиции. Результат этой политики секуляризации — детрадиционализация семейной жизни и разрыв связей между семьей и сообществом. Почему указания на эти различия важны, особенно сегодня в современной России?
В европейской социологии сегодня обсуждаются обратные тенденции возвращения религии в общественную жизнь. Процессы десекуляризации или контрсекуляризации также не могут происходить одинаково в разных странах Европы. Например, один из отечественных социологов религии И. В. Забаев утверждает, что в России религия возвращается в публичную сферу, но в отсутствие частного опыта религиозности именно вследствие форсированной секуляризации. При значительной доле идентифицирующих себя православием россиян (от 60 до 80%) доля так называемых практикующих верующих остается в пределах 5–7%. Или другой показатель, для сравнения: в Италии на одного священнослужителя приходится 900 мирян, в Германии — около 1 500 мирян, во Франции — 2 300 мирян, а в России это соотношение — 1 к 6 000.
Понимание данной специфики религиозности позволяет прояснить ситуацию с моделями объяснения российской рождаемости. Если в странах Западной и Центральной Европы факторы религиозности до сих пор имеют значение при объяснении третьих и более рождений или снижения вероятности развода, особенно там, где присутствовала ранняя религиозная социализация, то в России с оценкой значимости религии все не так просто. Во-первых, многие отечественные демографы, экономисты и некоторые социологи ограничиваются либо включением в модели признаков конфессиональной принадлежности, либо очень специфическими субъективными оценками религиозности. По описанным выше причинам данные факторы не будут показывать значимость в моделях объяснения постсоветской рождаемости. В модели не включаются признаки, отражающие частоту посещения храмов и участия в таинствах, а также признаки ранней религиозной социализации. Во-вторых, признаки религиозности в действительности могут не показывать влияния на признаки рождаемости на выборках среднестатистических россиян. Однако если изменить размерность пространства и говорить не обо всех семьях, а именно о тех, где большое количество детей связано с большим стажем брака, то есть о многодетных семьях, то признаки религиозности начинают показывать значимость. Например, согласно всероссийскому исследованию Orthodox Monitor от 2012 года, среди воцерковленных православных россиян в возрасте от 18 до 45 лет доля многодетных семей выше, чем в среднем по России (16% среди всех причащающихся раз в месяц и чаще). Доля многодетных среди представителей других вероисповеданий также высока (15%). Более подробно остановлюсь на исследовании многодетных семей, которое мы провели в прошлом году в лаборатории «Социология религии» ПСТГУ.
В рамках проекта «Рождаемость и социальные сети поддержки: исследование факторов создания многодетной семьи» было собрано более 50 интервью с родителями в многодетных семьях от 3 до 15 детей в Москве, Архангельске и Владимире, а также проведен опрос 1 117 родителей в многодетных семьях трех федеральных округов (ЦФО, СЗФО и ДФО). Важно указать, что около 40% опрошенных родителей внутри массива нельзя отнести к практикующим верующим и почти 50% имеют высшее образование.
В результате исследования мы хотели выяснить следующее:
1. Какие аргументы о рождении детей предъявляют многодетные родители, чем они отличаются от остальных родителей? Как их разумно понять?
2. Почему одни семьи осуществляют переход к многодетной семье, а другие нет?
3. Возможно ли определить набор признаков, объединяющих и различающих многодетные семьи, а также являющихся важными факторами продолжения рождений и устойчивости семьи?
4. В какой степени воспроизводство больших семей в современной городской России связано с возвращением религии в социальную жизнь, и в чем это может проявляться?
Вот лишь несколько результатов. Надо сказать, что многодетные семьи очень разные. Можно выделить несколько типов переходов к жизни в большой семье. Есть набор формальных признаков, позволяющий их разделить: количество браков, количество детей и средний интервал рождений. Есть то, что мы назвали формальной многодетностью: когда третий или четвертый ребенок не был запланирован и его оставили. Есть многодетность как следствие нового качества родительских отношений. Или когда у вас может быть 3–4 детей, но с интервалом рождения 4–5 лет. Есть многодетность как следствие религиозной социализации. Этому характерен узкий интервал рождения (не превышает 2–3 лет) и большое количество детей. Также можно выделить группу семей, которые стали многодетными в силу социального «заражения», перенимания опыта со стороны образцовых семей. Данная типология не строгая, но она показывает содержательно разные модели перехода к многодетности. В дальнейшем нам удалось ее формализовать на количественных данных и объяснить, какие факторы влияют на принадлежность к трем последним типам.
Какое значение имеет религиозность в объяснении многодетности?
Можно рассмотреть простые связи. Прослеживается связь религиозности и количества детей внутри выборки многодетных родителей. Чем больше детей в семье, тем люди чаще утвердительно отвечали на вопросы о религиозных отправлениях: исповедуются или причащаются один раз в месяц и чаще, посещают службы раз в месяц и чаще, знают одного или нескольких священнослужителей, к которым можно обратиться в трудной ситуации. Также прослеживается такой факт, что с ростом числа детей в семье растет доля несогласных со следующими ценностными утверждениями: 1. Пара несчастлива в браке, развод вполне допустим. 2. Недопустимо рожать детей, если семья не имеет для этого достаточных материальных условий. Одновременно растет доля тех, кто согласен с утверждением 3. Родители не должны планировать рождение детей, нужно положиться на Бога.
Социальное окружение также связано с количеством детей в семье.
Чем больше детей в семье, тем больше у такой семьи аналогичных примеров среди родственников, друзей.
Допустим, если у семьи от 3 и более многодетных семей среди родственников, этот показатель не очень работает. А вот если 10 и более многодетных семей среди друзей, показатель работает, то есть мы видим, что семья на таких примерах сама имеет 5 и более детей. Еще важен базовый показатель, который используется для измерения социального капитала — чем больше детей, тем чаще семья имеет в знакомых 5 и более человек, к которым можно обратиться в кризисной ситуации. Другими словами, нельзя сказать, что многодетные семьи живут в изоляции. Скорее, они живут среди других многодетных семей. Можно сказать, что многодетные семьи не только реципиент, но и активный донор — генератор социального капитала, дарообмена и доверия.
Большие семьи — это не только семьи родственников. Есть дружеские семьи, есть составные семьи. Я бы сказал, что есть процессы, которые мы не очень видим с точки зрения социальной политики, но которые дают сетевые или горизонтальные эффекты, связанные с рождением детей. Некоторые ученые-демографы в США и Европе отмечают подобное явление примерно последние 10 лет, но для первых и вторых рождений. Мы попытались проследить связь совместной деятельности с подобным социальным окружением и увидели, что многодетные семьи часто проводят совместный досуг и отдыхают с детьми, совместно занимаются воспитанием и образованием, помогают другим семьям в хозяйственных вопросах. И по мере увеличения количества детей в семье эта связь тоже возрастает.
В целом полученные результаты позволяют говорить о важном значении сетей социальных отношений — приходов, семейных клубов, семейных детских садов, социально ориентированных организаций как факторов, способствующих переходу и поддержанию жизни в большой семье. Мы не замечаем, как в России растет социальное движение в поддержку семейной жизни с детьми.
Как многодетные семьи оценивают меры государственной политики, что им важно, а что нет? Для 15% опрошенных никакие меры не были важны, что связано чаще с материальным обеспечением самой семьи. При этом в списке мер выделяются три базовых, которые испытуемые называли существенной поддержкой со стороны государства. Для 65% опрошенных — это материнский капитал, для 43% — это льготы, субсидии на оплату услуг детских дошкольных учреждений, для 31% — это выделение земельного участка многодетной семье. С последним, правда, есть проблемы. Участки выделяют там, где невозможно провести коммуникации, особенно в северных регионах страны, где земля выделяется буквально на болотах, что также отмечается респондентами.
Если резюмировать, то на уровне качественных и количественных данных мы видим, что продолжение рождений и устойчивость отношений в случае многодетных семей задается совершенно иным набором переменных, нежели в случае небольших семей.
Приобретают важное значение несколько факторов для объяснения увеличения рождений в большой семье:
• религиозность родителей (практики, статус брака, ценность рождений);
• качество социальных связей, социальный капитал родителей;
• опыт жизни в семье родителей (количество братьев и сестер).
Сделаем общие выводы о связи религиозности и рождаемости. Современная российская рождаемость происходит в ином религиозном контексте, нежели 20 лет назад. Исследование современных больших семей позволяет обосновать это утверждение. Можно выдвинуть тезис о том, что динамика городской многодетности задается сегодня динамикой религиозности или является следствием диффузии религии. Вместе с тем важно понимать значение религии и не сводить религиозность либо формально к конфессиональной принадлежности, либо к некоторому набору предписаний. Большое значение приобретает генеративность приходских социальных сетей, которые одновременно выполняют несколько функций: социальное заражение, социальное обучение, социальная помощь. Если вернуться к началу статьи, то можно заметить историческую аналогию связи семьи и сообщества, характерную для Восточной Европы и России до перехода к обществу модерна.
Какое значение для всего этого имеет текущая модель социальной политики? Здесь есть много разных ответов, и, конечно, можно думать о новой модели такой политики. Вместе с тем важно учитывать, что есть определенный тип семей, отличающийся большим количеством детей, на которые можно сколько угодно влиять стимулирующими мерами социальной политики, они будут ее воспринимать следующим образом: меры государственной поддержки и стимулирования рождаемости — это хорошо для поддержки, однако наше решение о рождении детей от них не зависит.
