Мы часто подвергаем детей – своих и чужих – психологическому, а то и физическому насилию, не сомневаясь, что это допустимо. Но почему мы обижаемся, когда дети, повзрослев, так же относятся к нам?
Удар, удар, ещё удар…
Иду по улице. Впереди женщина с мальчишечкой лет пяти.
Он то и дело отбегает от матери в сторону, туда, где лужи, и – топ, топ! Только брызги в разные стороны!
Женщина бежит за ним и, догнав, буквально за шиворот выхватывает из очередной лужи.
– Я кому сказала идти рядом со мной?! Сколько раз тебе повторять?! Рядом! Рядом!
Господи, как собаке! И тут она с размаха бьёт его ладонью по попе. Один раз, другой, третий… Если бы она всё так же не держала его за шиворот, он бы наверняка упал с первого же удара. Потому что бьёт она со всей силы, точнее даже – со всей злобы.
А мальчишечка молчит, не плачет. Отвернул голову в сторону лужи и даже не всхлипнет. По всему видно – он уже к таким наказаниям привык. Привык и смирился, как смиряются с неизбежным злом.
– Что же вы делаете, – говорю я. – Разве так можно?
Женщина молчит, ничего не отвечает. Зато не молчат две тётки, молодые пенсионерки, подошедшие одновременно со мной.
– А чего? – встревает одна из них. – Старших надо слушать. Если не понимаешь, когда тебе говорят, приходится и ремешком поучить.
– Правильно, – добавляет вторая. – Нас-то родители лупили за проказы, так мы знали порядок. Не то что нынешняя молодёжь, вконец их распустили…
– И, видать, мало вас лупили, – отвечаю, – надо было больше лупить. Чтоб всю дурь выбить из вас.
Ну, тут уж эти две тётки как напустились на меня, на вражину такого. Орали обе на всю улицу так, что даже голуби в страхе разлетелись.
Важный телефонный разговор
Еду в автобусе. На переднем сиденье молодая мамаша с дочкой, которой всего годика три-четыре, не больше.
Источник фото:
Девчушка – само любопытство. Она смотрит в окно, и всё ей там интересно:
– Мамочка, смотри какая машинка – маленькая и жёлтая-жёлтая, как попугайчик! Мамочка, куда эта тётя идёт? Мамочка, что у этого дяди в портфеле?..
А мамаша очень занята, она разговаривает по мобильнику.
– Да ты что! – говорит она неизвестному собеседнику. – Правда? Никогда бы не поверила! Ну, ты даёшь!
Изредка она вспоминает про дочку и отрывается от разговора, но буквально на мгновенье, так, между делом:
– Да-да, малыш, как попугайчик… Она в магазин идёт... Дяденька несёт… он несёт книжки… – И опять кому-то неизвестному в мобильник: – Да это я не тебе, дочке, мы в автобусе с ней едем.
Это продолжается пять минут, десять, четверть часа… Девчушка в конце концов теряет терпение:
– Мам, я тоже хочу поговорить с тётей Валей! Дай мне…
– Это не тётя Валя, это другая тётя. Ты её не знаешь.
– Всё равно дай!
И тут уж начинаются капризы, затем слёзы, и «мамочке», которая стала всего лишь «мам», волей-неволей приходится, наконец, закончить телефонный разговор.
– Ну что ты за ребёнок такой, – говорит она усталым голосом. – Прямо по телефону нельзя поговорить.
Ни стыда, ни совести
Еду в троллейбусе. Разгар рабочего дня, старенький троллейбус полупустой.
На очередной остановке входит дед. Достаточно ещё крепкий. Потому как не входит, а прямо-таки впрыгивает. По ступенькам – раз-раз, и уже шагает между рядами кресел.
Идёт, ищет свободное местечко. А кресла все заняты. Зыркает направо-налево – всё безрезультатно.
Наконец, дед добирается до кабины водителя и останавливается напротив двух передних кресел, где у окна сидит, прижав к себе кошёлку, старенькая интеллигентной наружности бабушка, а рядом с ней парнишка лет десяти в школьной форме, явно едущий из школы домой.
Дед останавливается перед парнишкой и с места в карьер обрушивается на него:
– Ишь ты, развалился, как у себя дома на диване! Что, вас в школе не учили уступать место пожилым людям? Рассядутся и глядят в окно, делают вид, будто ничего не замечают. Ах ты… Наглые твои глаза. Ни стыда, ни совести…
Парнишка не отвечает ни слова. Молча встаёт, отходит чуть в сторонку и, закинув на спину тяжеленный ранец, хватается обеими руками за металлическую трубу, которая одним концом упирается в троллейбусный потолок, а другим привинчена к сиденью.
А на этом сиденье и рядом с ним два здоровенных мужика лет под сорок. В просторечии таких зовут амбалами. Вот уж кто и вправду развалился – сидят нога на ногу, выставив животы-подушки, и увлечённо болтают друг с другом, делая короткие паузы между словами, как будто запикивают неприличные слова.
– Что ж вы этих-то не попросили уступить место? – показав глазами в сторону амбалов, тихо спрашивает деда сидящая напротив пожилая женщина.
Он если и задерживается с ответом, то лишь на мгновенье:
– Этих просить уж бесполезно. У этих всё давно пропито – и стыд, и совесть, и воспитание.
Но говорит он это тоже очень тихо и тем самым себя выдаёт: просто амбалов боится, а десятилетнего парнишки – нет.
Источник фото:
Эффект бумеранга
Я мог бы изобразить ещё немало таких «картинок с натуры». Но вы наверняка и сами такое видели, подобные сценки встречаются на каждом шагу. К тому же какой смысл в продолжении, ведь как бы ни отличались друг от друга персонажи и места действия, жертва всюду одна и та же – ребёнок.
Ребёнок – жертва, а мы, взрослые (неважно, близкие или посторонние), – преступники. И на преступление нас толкает уверенность в своей безнаказанности. Мы прекрасно знаем: дети – почти всегда – не ответят нам тем же. Ребёнок не может заставить близких уделять ему больше внимания, он не способен дать сдачи, если мама или папа его ударили, и чаще всего не в состоянии оспаривать неправоту взрослых, поскольку с самого раннего детства – в семье, в детсаду, в школе – в него вбивают, что он всегда и во всём обязан слушаться старших.
Думаю, в большинстве случаев именно поэтому подростки так часто бунтуют против взрослых – грубят, перечат чуть не во всём, становятся скрытными, стараются быть независимыми. Мы нередко списываем все эти эксцессы на их переходный возраст, пытаемся анализировать события последнего времени, которые могли повлиять… Но при этом, как правило, начисто забываем себя в этом самом переходном возрасте и совершенно не понимаем, что современный человек, тем более растущий, не может годами терпеть собственное рабство.
Нам кажется, что настоять на своём любыми средствами – наше законное право. Мы – уже большие, у нас есть жизненный опыт, мы многое знаем, понимаем и умеем, да, в конце концов, кто же ещё научит и воспитает, как не мы? Всё так, но вот насчёт «любых средств» мы заблуждаемся. Поговорите с любым психологом, даже начинающим, и он вам скажет: интеллектуальное, психологическое или физическое насилие – это признание нашей несостоятельности как учителя и воспитателя. Почему человек кричит на другого, а тем более распускает руки? Только потому, что не умеет объяснить и доказать свою правоту мирными средствами.
Впрочем, то, что мы слишком часто бываем плохими взрослыми, – это ещё полбеды. Настоящая беда придёт потом, когда наши дети вырастут. Тогда уже они будут на нас кричать, раздавать тычки и не станут уделять нам должного внимания. Мы будем обижаться, переживать, плакать, хвататься за сердце, кричать: «Неблагодарный!»… Но вспомним ли азбучную истину про то, что все мы родом из детства, и значит, наши повзрослевшие дети осознанно или неосознанно копируют нас самих?
