Почти двадцать лет продолжалась их любовь. В ней страсть сменялась обидами, ревностью и, наконец, прохладой ровных отношений. Но кто бы что ни говорил, оба они не могли обойтись друг без друга.
Невидимая искра
28 июня 1762 года было поворотным в судьбе России: великая княгиня Екатерина Алексеевна стала императрицей. Но Григорий Потёмкин на всю жизнь запомнил этот день не только поэтому. В тот день он увидел её впервые и сразу полюбил всем сердцем.
Да и что тут было удивительного? Все солдаты и офицеры, участвовавшие в перевороте, обожали её – молодую, решительную, в гвардейском мундире, настоящую воительницу, прекрасную амазонку. Победительницу!
Удивительным казалось другое. Он был одним из немногих, кого она выделила среди других. Какая-то невидимая искра пробежала между ними, и ему, 22-летнему сыну отставного капитана из глухого угла в Смоленской губернии, молодая государыня пожаловала чин подпоручика гвардии, 2 тысячи рублей, 400 душ крепостных, а ещё, в числе 33 ближайших сподвижников, серебряный сервиз.
Ради такой императрицы он готов был ринуться в огонь и в воду и втайне мечтал о большем. Он был русским, он был максималистом. Но пока… приходилось ждать. В её сердце царствовал другой Григорий – Орлов.
Источник фото:
«Голубушка» и «милюха»
Их любовь началась лишь через десять лет. Но какая! Словно рухнули все преграды после стольких лет ожидания. В этой любви смешалось всё – неуёмная страсть и краткие охлаждения, жгучие обиды и великодушные прощения, бесовская гордыня и смиренная покорность...
До наших дней сохранилось около тысячи их писем, которые могли бы украсить любой роман. В основном, правда, те, что писала она, большинство его писем Екатерина уничтожила, и о причинах догадаться нетрудно. Всё-таки она была императрица, а он, хоть и светлейший князь, – представитель захудалого рода, выскочка, парвеню.
Вообще-то читать чужие письма, тем более любовные, неприлично. Но им уж два с половиной века, они давно превратились из частной, интимной переписки в исторический документ… Тем более сегодня эти послания, собранные вместе, – едва ли не самое выдающееся эпистолярное произведение XVIII века.
«Матушка», «голубушка» – обращался он к ней. Но женское сердце более открытое, эмоциональнее, богаче фантазией, а потому и оттенками. «Милой», «миленький», «Гришенок безценный, безпримерный и милейший в свете», «душа моя милая, безценная и безпримерная», «душечка», «друг мой сердечный», «милюха», «Гришифишенька» – Екатерина так любила, что легко находила самые ласковые слова.
Она, женщина, которой уже далеко за сорок, не стеснялась и объясняться в любви:
«Чтоб мне смысла иметь, когда ты со мною, надобно, чтоб я глаза закрыла, а то заподлинно сказать могу того, чему век смеялась: “что взор мой тобою пленён”».
«Какие счас[т]ливые часы я с тобою провожу. Часа с четыре вместе проводим, а скуки на уме нет, и всегда разстаюсь чрез силы и нехотя. Голубчик мой дорогой, я Вас чрезвычайно люблю, и хорош, и умён, и весел, и забавен…».
«От мизинца моего до пяты и от сих до последнего волоску главы моей зделано от меня генеральное запрещение сегодня показать Вам малейшую ласку. А любовь заперта в сердце за десятью замками. Ужасно, как ей тесно. С великой нуждою умещается, того и смотри, что где ни на есть – выскочит. Ну сам рассуди, ты человек разумный, можно ли в столько строк более безумства заключить».
Но когда между влюбленными пробегала чёрная кошка, что случалось нередко, поскольку характерец у обоих был переменчив, как петербургская погода, – тут уж она кидала в него слова совсем другие: «Господин Генерал-Поручик и Кавалер», «Господин подполковник» (это через пару месяцев после «генерала»!), «батинька», «лихой татарин», «кукла», «Божок»… И, наконец, тирада нескончаемая – «Гяур, Москов, козак яицкий, Пугачёв, индейский петух, павлин, кот заморский, фазан золотой, тигр, лев в тростнике».
Оба гневливы были в ссоре, и кто кого гневливее, поди разбери. Да, слава Богу, оба и отходчивы. Но чаще она, женщина, – даром что государыня! – первой шла на мировую: «Ты таков холоден ко мне, что тошно становится», «Сумасзброда тебя милее нету», «Душенька, я взяла верёвочку и с камнем, да навязала их на шею всем ссорам, да погрузила их в прорубь. …Здравствуй, миленький, без ссор, спор и раздор».
Он сделал что мог
Все эти строки были написаны в 1773–1776 годах, в первую пору их любви. Потом у неё стали появляться фавориты, один за другим. Потёмкин терзался страшно. Он ревновал, как может это делать только сильно любящий человек, да к тому же необузданной натуры.
Да, для его Екатерины он оставался ближайшим сподвижником, по сути – вторым лицом в империи. Про него говорили, что он сделал для России на юге столько же, сколько сам Пётр Великий на севере. И то была правда. Это он, Григорий Потёмкин-Таврический, светлейший князь, присоединил к государству Российскому множество басурманских благодатных земель и заложил новые города Екатеринослав, Николаев, Херсон, Севастополь и Черноморский флот. Но разве можно было всё это сравнить с любовью обожаемой государыни?!
Нутром почуяв, что земля уходит из-под ног, светлейший в честь императрицы закатил у себя в Таврическом дворце такое празднество, какого Петербург не видывал с самого своего основания.
В малиновом фраке и епанче из чёрных кружев, осыпанный бриллиантами, сам помог Екатерине выйти из кареты, потом после бала, во время ужина, стоял за её креслом, пока она не предложила ему сесть, а в конце вечера пал перед государыней на колени и целовал ей руку. Не как подданный целовал – как любящий мужчина. Но ничто не помогло.
Убитый горем, отправился Потёмкин на юг, где ждали его неотложные дела. «Матушка родная! Жить мне больше тяжело, что тебя не вижу», – написал он ей в предпоследнем письме.
Источник фото:
В Яссах ему стало худо, однако, отлежавшись, он велел двигаться дальше. Поутру продолжили путь, но через сорок вёрст светлейший вдруг сказал:
– Вынесите меня, я хочу умереть на поле.
Расстелили ковёр. Князь лежал с иконой в руках и молча глядел в небо. Первым заметил, что Григорий Александрович мёртв, казак из конвоя. Свита принялась шарить по княжеским карманам в поисках золотого империала, чтобы закрыть покойному единственный глаз. Но карманы богатейшего в России человека оказались пусты. И тогда тот же казак достал свой медный пятак…
«Дражайший друг»
Да любила она его, любила всегда! Несмотря на фаворитов, которых меняла как перчатки…
Современники никак не могли взять в толк, в чём сила этого Потёмкина, почему его влияние неизменно так велико. Между тем только четыре человека в стране да ещё некоторые иностранные послы знали, что 8 июня 1774 года Екатерина и Потёмкин обвенчались. А кроме того – что 13 июля следующего года у них родилась дочь Елизавета Тёмкина. Те же объяснения «непотопляемости» светлейшего князя дают и некоторые нынешние историки.
Однако в XVIII веке брак (тем более морганатический) и общий ребёнок не служили надёжным оберегом для супруга, особливо стоящего ниже на социальной лестнице. В те времена даже законный император не только мог лишиться своего трона, но и совершенно неожиданно умереть от «приступа геморроидальных колик», потому что так надо было более решительной и властной супруге. Нет, лишь одно могло сохранять всемогущество независимого и своевольного Потёмкина до последнего его дня – любовь Екатерины, его «матушки» и «голубушки».
Недаром государыня переживала смерть своего «Гришифишеньки» как величайшую утрату. Она писала: «У него была смелость в сердце, смелость в уме, смелость в душе. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил».
И ещё признавалась: «Он был мой дражайший друг… человек гениальный. Мне некем его заменить!»…
